Хис молча вышел и вернулся с требуемыми предметами. Вэнс взял их и сел за стол доктора. Положив перед собою письмо Сальветера, он начал копировать иероглифы на листке желтой бумаги.
— Будет лучше, — объяснил он, — если мы скроем, что нашли письмо. То лицо, которое разорвало и бросило его в корзину, может заподозрить, что мы нашли его, и будет искать обрывки. Если их не окажется в корзине, это послужит ему предостережением. Мы не можем допускать самой ничтожной ошибки. Мы имеем дело с дьявольским умом.
Он разорвал бумагу на такие же части, как первоначальное письмо, и бросил их в бумажную корзину. Потом он сложил оригинал письма Сальветера и сунул его себе в карман.
— Будьте добры, сержант, верните бумагу и чернила в музей.
— Вам следовало бы быть мошенником, мистер Вэнс, — сказал добродушно Хис, забирая блокнот и чернильницу.
— Я не вижу просвета, — мрачно сказал Маркхэм. — Чем дальше, тем дело становится сложнее.
Вэнс угрюмо кивнул.
-- Нам только остается ждать развития событий. Мы сделали убийце шах королю, но у него осталось еще несколько ходов. Это напоминает одну из шахматных комбинаций Алехина — мы не можем решить, что у него было на уме, когда он начал действие. Он может выдумать комбинацию, которая очистит доску и оставит нас беззащитными.
Хис вернулся из музея.
— Не нравится мне эта проклятая зала, — ворчал он. — Слишком много тел. Для чего этим ученым крысам выкапывать мумии и тому подобное.
— Меткая критика египтологов, сержант, — ответил Вэнс. — Египтология — это не наука, это болезненное состояние, мозговая одержимость. Как только в вас поселяется бацилла гробокопательства, дело кончено. Болезнь эта неизлечима. Если вы выкапываете тела, которым несколько тысяч лет, вы египтолог. Если вы выкапываете более свежие тела, то вы преступник и закон обрушивается на вас.
— Как бы то ни было, мне не нравится этот морг, — сказал Хис, пожевывая сигару. — И особенно мне не нравится этот черный гроб между окон. Что в нем такое, мистер Вэнс?
— Гранитный саркофаг. Право, не знаю, сержант. По всей вероятности, он пуст, если только доктор Блисс не употребляет его в виде склада. Но это маловероятно, так как крышка очень тяжелая.
В это время постучали в дверь, и Сниткин сообщил, что прибыл Гильфойль с доктором Блиссом.
— Я хочу задать пару вопросов, — сказал Вэнс. — А потом, Маркхэм, мы можем идти. Я жажду булочек и варенья.
— Уйти теперь? — спросил Хис с негодующим изумлением. — Что за идея? Мы только что начали расследование.
— Мы сделали больше. Мы избегли всех капканов, которые нам поставил убийца. Мы опрокинули его расчеты и заставили его перестраивать свои укрепления. Игра пока на ничью. Фигуры придется расставлять заново, и, к счастью для нас, белыми играет убийца. Ему — первому ходить. Он вынужден выиграть игру, тогда как мы можем себе позволить ничью.
— Я начинаю понимать, что вы имеете в виду, Вэнс, — сказал Маркхэм. — Мы не пошли на его ложные улики, и теперь он должен придумать новую ловушку.
— Должен сказать, — проговорил Хис, — что это самое странное дело, которое мне попадалось. Мы отправляемся есть булочки в ожидании, чтобы преступник совершил промах!
Мы направились к двери.
Мы нашли доктора Блисса в гостиной. Он сидел в кресле, надвинув себе шляпу на лоб. Рядом с ним стоял торжествующий Гильфойль.
— Скажите вашему верному псу, чтобы он подождал за дверью, сержант, — недовольным тоном сказал Вэнс.
— Отлично. Выйдите на тротуар, Гиль, и не задавайте вопросов. Это вообще не убийство: это пикник в музее!
Детектив ухмыльнулся и вышел. Д-р Блисс поднял глаза. Он имел растерянный вид. Лицо его покраснело. Страх, унижение выражались на его чертах.
— Теперь я думаю, — сказал он дрожащим голосом, — вы арестуете меня за это ужасное убийство? Но, Боже мой, господа, я уверяю вас…
— Погодите, доктор, — заговорил Вэнс. — Не волнуйтесь. Мы не собираемся вас арестовать. Но мы хотели бы объяснения вашего странного поступка. Почему, если вы невиновны, стараться покинуть страну?
— Почему? Почему? — нервно заговорил Блисс. — Я испугался, вот почему. Все против меня. Все улики показывают против меня. Кто-то ненавидит меня и хочет убрать меня с дороги. Это слишком ясно. Моя булавка от галстука около тела бедного Кайля, финансовый отчет, найденный в его руке, эти ужасные следы, ведущие в мой кабинет, — не думаете ли вы, что я не знаю значение всего этого? Это значит, что расплачиваться должен я. Найдут и другие вещи. Человек, убивший Кайля, не успокоится, пока я не буду за решеткой или мертвым. Я это знаю. Вот почему я пытался бежать. А теперь вы вернули меня для участи более страшной, чем та, которая постигла моего старого благодетеля!
Голова его упала на грудь, и дрожь пробежала по всему телу.
— Однако было неосторожно пробовать бежать, доктор, — сказал Маркхзм. — Вы могли бы доверять нам. Никакой несправедливости совершено не будет. Мы узнали много во время следствия. Мы имеем основание полагать, что вас усыпили при помощи опия в то время, когда совершалось убийство.
— Опий! — Блисс чуть не подскочил на месте. — Вот, что мне напоминал вкус утреннего кофе! Мне он показался странным. Сначала я думал, что Браш приготовил его каким-нибудь новым способом. Потом мне захотелось спать, и я все забыл. Опий! Я знаю этот вкус. У меня в Египте была дизентерия, и я принимал опий. Отрава в собственном доме! — Мстительное выражение блеснуло в глазах Блисса. — Вы правы, я не должен был пытаться бежать. Мое место здесь, и мой долг помочь вам.